Неточные совпадения
Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну.
Весна нужна крестьянину
И ранняя и дружная,
А тут — хоть волком вой!
Не греет землю солнышко,
И
облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам.
Согнало снег, а зелени
Ни травки, ни листа!
Вода не убирается,
Земля не одевается
Зеленым ярким бархатом
И, как мертвец без савана,
Лежит под небом пасмурным
Печальна и нага.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки
по извилистой дороге на Гуд-гору; мы
шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в
облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось
по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился
по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как
облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль
шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле.
«Дурачок», — думал он, спускаясь осторожно
по песчаной тропе. Маленький, но очень яркий осколок луны прорвал
облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин
шел к реке, внушая себе, что он чувствует честное отвращение к мишурному блеску слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских речей.
И вдруг
облако исчезло, перед ним распахнулась светлая, как праздник, Обломовка, вся в блеске, в солнечных лучах, с зелеными холмами, с серебряной речкой; он
идет с Ольгой задумчиво
по длинной аллее, держа ее за талию, сидит в беседке, на террасе…
Облако, о котором я говорил, разрослось, пока мы
шли садами, и густым слоем, точно снегом, покрыло плотно и непроницаемо всю вершину и спускалось
по бокам ровно: это стол накрывался скатертью.
Плавание в южном полушарии замедлялось противным зюйд-остовым пассатом;
по меридиану уже
идти было нельзя: диагональ отводила нас в сторону, все к Америке. 6-7 узлов был самый большой ход. «Ну вот вам и лето! — говорил дед, красный, весь в поту, одетый в прюнелевые ботинки, но,
по обыкновению, застегнутый на все пуговицы. — Вот и акулы, вот и Южный Крест, вон и «Магеллановы
облака» и «Угольные мешки!» Тут уж особенно заметно целыми стаями начали реять над поверхностью воды летучие рыбы.
Действительно, сквозь разорвавшуюся завесу тумана совершенно явственно обозначилось движение
облаков. Они быстро бежали к северо-западу. Мы очень скоро вымокли до последней нитки. Теперь нам было все равно. Дождь не мог явиться помехой. Чтобы не обходить утесы, мы спустились в реку и
пошли по галечниковой отмели. Все были в бодром настроении духа; стрелки смеялись и толкали друг друга в воду. Наконец в 3 часа дня мы прошли теснины. Опасные места остались позади.
С утра погода стояла хмурая; небо было: туман или тучи. Один раз сквозь них прорвался было солнечный луч, скользнул
по воде, словно прожектором, осветил сопку на берегу и скрылся опять в
облаках. Вслед за тем
пошел мелкий снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома, но просвет на западе и движение туч к юго-востоку служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро
пошли вперед. Часа через 2 снег перестал
идти, мгла рассеялась, и день выдался на
славу — теплый и тихий.
Чжан Бао советовал вернуться назад, на Билимбе, и постараться дойти до зверовых фанз. Совет его был весьма резонным, и потому мы в тот же день
пошли обратно. Еще утром на перевале красовалось
облако тумана. Теперь вместо него через хребет ползли тяжелые тучи. Дерсу и Чжан Бао
шли впереди. Они часто поглядывали на небо и о чем-то говорили между собой.
По опыту я знал, что Дерсу редко ошибается, и если он беспокоится, то, значит, тому есть серьезные основания.
На другой день, распростившись со стариком, мы
пошли вверх
по реке. Погода нам благоприятствовала. Несмотря на то, что небо было покрыто кучевыми
облаками, солнце светило ярко.
— Ну, зато, Олеша, на привале, на отдыхе, летним вечером в Жигулях, где-нибудь, под зеленой горой, поразложим, бывалоче, костры — кашицу варить, да как заведет горевой бурлак сердечную песню, да как вступится, грянет вся артель, — аж мороз
по коже дернет, и будто Волга вся быстрей
пойдет, — так бы, чай, конем и встала на дыбы, до самых
облаков!
Через час мать была в поле за тюрьмой. Резкий ветер летал вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор огорода, мимо которого
шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их
по воздуху, уносил в небо. Там быстро бежали
облака, открывая маленькие просветы в синюю высоту.
Но как объяснить всего себя, всю свою болезнь, записанную на этих страницах. И я потухаю, покорно
иду… Лист, сорванный с дерева неожиданным ударом ветра, покорно падает вниз, но
по пути кружится, цепляется за каждую знакомую ветку, развилку, сучок: так я цеплялся за каждую из безмолвных шаров-голов, за прозрачный лед стен, за воткнутую в
облако голубую иглу аккумуляторной башни.
Но в то же время и погода изменилась. На небе с утра до вечера ходили грузные
облака; начинавшееся тепло, как бы
по мановению волшебства, исчезло; почти ежедневно
шел мокрый снег, о котором говорили: молодой снег за старым пришел. Но и эта перемена не огорчила Ольгу, а, напротив, заняла ее. Все-таки дело
идет к возрождению; тем или другим процессом, а природа берет свое.
В голову словно
облако тумана ворвалось, теплота
по всем суставам
пошла.
Ярко светит солнце, белыми птицами плывут в небе
облака, мы
идем по мосткам через Волгу, гудит, вздувается лед, хлюпает вода под тесинами мостков, на мясисто-красном соборе ярмарки горят золотые кресты. Встретилась широкорожая баба с охапкой атласных веток вербы в руках — весна
идет, скоро Пасха!
Октябрьская ночь была холодна и сумрачна;
по небу быстро неслись
облака, и ветер шумел голыми ветвями придорожных ракит. Ахилла все не останавливаясь
шел, и когда засерел осенний рассвет, он был уже на половине дороги и смело мог дать себе роздых.
Внизу
шли люди, ехали большие фургоны, проходили, позванивая, вагоны конно-железной дороги; вверху,
по синему небу плыли
облака, белые, светлые, совсем, как наши.
А через два дня он, поддерживаемый ею и Тиуновым, уже
шёл по улицам города за гробом Хряпова. Город был окутан влажным
облаком осеннего тумана, на кончиках голых ветвей деревьев росли, дрожали и тяжело падали на потную землю крупные капли воды. Платье покрывалось сыростью, точно капельками ртути. Похороны были немноголюдны, всего человек десять шагало за гробом шутливого ростовщика, которому при жизни его со страхом кланялся весь город. Гроб — тяжёлую дубовую колоду — несли наёмные люди.
По льду реки, не спеша, тёмным
облаком идут на город слободские бойцы; горожане, стоя у обрыва, присматриваются к ним, считая...
— Видел я сон:
идёт по земле большой серый мужик, голова до
облаков, в ручищах коса, с полверсты, примерно, длиной, и косит он. Леса, деревни — всё валит. Без шума однако.
А
по сю сторону реки стояла старушка, в белом чепце и белом капоте; опираясь на руку горничной, она махала платком, тяжелым и мокрым от слез, человеку, высунувшемуся из дормеза, и он махал платком, — дорога
шла немного вправо; когда карета заворотила туда, видна была только задняя сторона, но и ее скоро закрыло
облаком пыли, и пыль эта рассеялась, и, кроме дороги, ничего не было видно, а старушка все еще стояла, поднимаясь на цыпочки и стараясь что-то разглядеть.
Ему представилось огромное, мокрое поле, покрытое серыми
облаками небо, широкая дорога с берёзами
по бокам. Он
идёт с котомкой за плечами, его ноги вязнут в грязи, холодный дождь бьёт в лицо. А в поле, на дороге, нет ни души… даже галок на деревьях нет, и над головой безмолвно двигаются синеватые тучи…
Радость Урманова казалась мне великодушной и прекрасной… В тот же день под вечер я догнал их обоих в лиственничной аллее, вернувшись из Москвы
по железной дороге. Они
шли под руку. Он говорил ей что-то, наклоняясь, а она слушала с радостным и озаренным лицом. Она взглянула на меня приветливо, но не удерживала, когда я, раскланявшись, обогнал их. Мне показалось, что я прошел через какое-то светлое
облако, и долго еще чувствовал легкое волнение от чужого, не совсем понятного мне счастья.
Мы
шли узкой тропинкой,
по ней взад и вперёд ползали маленькие красные змейки, извиваясь у нас под ногами. Тишина, царившая вокруг, погружала в мечтательно-дремотное состояние. Следом за нами
по небу медленно двигались чёрные стаи туч. Сливаясь друг с другом, они покрыли всё небо сзади нас, тогда как впереди оно было ещё ясно, хотя уже клочья
облаков выбежали в него и резво неслись куда-то вперёд, обгоняя нас.
День был холодный, пестрый,
по синему, вымороженному зимою небу быстро плыли
облака, пятна света и теней купались в ручьях и лужах, то ослепляя глаза ярким блеском, то лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами плыли вниз
по улице, к Волге, шагали через лужи, поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки. Бежали мальчишки с длинными удилищами на плечах,
шли солидные мужики, искоса оглядывая группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
Была грустная августовская ночь, — грустная потому, что уже пахло осенью; покрытая багровым
облаком, восходила луна и еле-еле освещала дорогу и
по сторонам ее темные озимые поля. Часто падали звезды. Женя
шла со мной рядом
по дороге и старалась не глядеть на небо, чтобы не видеть падающих звезд, которые почему-то пугали ее.
Мороза не было, и уже таяло на крышах, но
шел крупный снег; он быстро кружился в воздухе, и белые
облака его гонялись друг за другом
по полотну дороги.
Идут по небу
облака, кроют нас своими тенями, в серых волнах плавает и прячется светлая луна. Шуршат деревья, тихо плещет вода, лес и земля ещё дышат теплом, а воздух прозрачен по-осеннему. За деревней, у мельниц, девки песню запели — их крикливые, сухие голоса издали кажутся мягкими и сочными, как свирель.
Едва яркое солнце вышло из-за горы и стало освещать долину,
по которой мы
шли, волнистые
облака тумана рассеялись, и сделалось жарко.
В один жаркий июльский день, под вечер, когда
по улице гнали городское стадо и весь двор наполнился
облаками пыли, вдруг кто-то постучал в калитку. Оленька
пошла сама отворять и, как взглянула, так и обомлела: за воротами стоял ветеринар Смирнин, уже седой и в штатском платье. Ей вдруг вспомнилось все, она не удержалась, заплакала и положила ему голову на грудь, не сказавши ни одного слова, и в сильном волнении не заметила, как оба потом вошли в дом, как сели чай пить.
А на «Витязе», казалось, все еще не теряли надежды обмануть бдительность «Коршуна» и уйти от него. Когда луна скрывалась за
облаками, и становилось темней, «Витязь» вдруг делал поворот и ложился на другой галс, то неожиданно спускался на фордевинд, то внезапно приводил к ветру, — но «Коршун» делал то же самое и
шел по пятам беспокойного адмирала.
— Судя
по всему, ураган
идет!.. Заметили в трубу это громадное
облако [Над центром урагана образуется громадное
облако, видимое на огромное расстояние.]?
«Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал», подумал князь Андрей: «не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так ползут
облака по этому высокому, бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И
слава богу!..»
Я думал, что на другой день мы рано поедем дальше. Однако Игнатий советовал обождать восхода солнца. Приметы были какие-то неопределенные: одни
облака шли на восток, другие — им навстречу, иные казались неподвижными;
по морю кое-где кружились вихри.
Не успели они таким образом обойти деревню из двора во двор, как уж на том конце, с которого они начали, закурилася не в урочный час лохматая, низкая кровля, а через час все большое село, как кит на море, дохнуло: сизый дым взмыл кверху как покаянный вздох о греховном ропоте, которым в горе своем согрешил народ, и, разостлавшись
облаком,
пошел по поднебесью; из щелей и из окон пополз на простор густой потный пар, и из темных дверей то одной, то другой избы стали выскакивать докрасна взогретые мужики.
Ночь была тихая и теплая,
по небу
шли грядками слоистые
облака и заслоняли луну. Дождь, не разошедшийся с вечера, не расходился вовсе. На усыпанной дорожке против окна Ларисиной комнаты лежали три полосы слабого света, пробивавшегося сквозь опущенные шторы.
Кстати, обрати внимание на ее походку: она всегда как будто
идет по цветам или шествует на
облаках, — легкость и красота необыкновенная!
Пошли по заросшей дороге, — она тянулась
по косогору к верховью лощины. Сбогар, слабо повизгивая, оглядывался
по сторонам и жался к их ногам. Как раз над лощиною низко стояло большое, черное
облако с расходившимися в стороны отрогами. Как будто гигантское, странное насекомое повисло в воздухе и пристально, победно следило за шедшими
по лощине. Угрюмые и молчаливые зарницы вспыхивали в темноте.
Быстрым шагом они
шли по дороге среди ржи. Солнце садилось в багровые тучи. Небо было покрыто тяжелыми, лохматыми
облаками, на юге стояла синеватая муть.
И одновременно два слоя мыслей
шли через ее голову, как, бывает,
по небу
идут, не мешаясь, два слоя
облаков.
Теркин слез с лошади. Он очутился на полянке. Саженях в ста видна была цепь мужиков, рывших канаву… Жар стоял сильный. Дым стлался
по низу и сверху
шел густым
облаком, от той части заказника, где догорал сосновый лес. Но огонь заворачивал в сторону от них, дышать еще было не так тяжко.
Разъезжались. Было три часа ночи. Я нашим сказал, что
пойду пешком, и они уехали. А я
пошел бродить
по улицам. Пустынны тульские улицы ночью, на них часто раздевают одиноких пешеходов. Но ни о чем я этом не думал. Такое счастье было в душе, что казалось, лопнет душа, не выдержит; шатало меня, как пьяного. Небо было в сплошных
облаках, за ними скрывался месяц, и прозрачный белый свет без теней был кругом и снег. И грудь глубоко вдыхала легко-морозный февральский воздух.
Я
шел по узкой тропинке у самого края железнодорожной насыпи. Лунный свет скользил
по рельсам, на которых уже лежала роса. Большие тени от
облаков то и дело пробегали
по насыпи. Далеко впереди покойно горел тусклый зеленый огонек.
Запад уже не горел золотом. Он был покрыт ярко-розовыми, клочковатыми
облаками, выглядевшими, как вспаханное поле.
По дороге гнали стадо; среди сплошного блеянья овец слышалось протяжное мычанье коров и хлопанье кнута. Мужики, верхом на устало шагавших лошадях, с запрокинутыми сохами возвращались с пахоты. Сергей Андреевич свернул в переулок и через обсаженные ивами конопляники вышел в поле. Он долго
шел по дороге, понурившись и хмуро глядя в землю. На душе у него было тяжело и смутно.
Дорога
шла сначала
по краю леса, потом
по широкой лесной просеке; мелькали и старые сосны, и молодой березняк, и высокие молодые, корявые дубы, одиноко стоявшие на полянах, где недавно срубили лес, но скоро всё смешалось в воздухе, в
облаках снега; кучер говорил, что он видит лес, следователю же не было видно ничего, кроме пристяжной. Ветер дул в спину.
На Трубной площади приятели простились и разошлись. Оставшись один, Васильев быстро зашагал
по бульвару. Ему было страшно потемок, страшно снега, который хлопьями валил на землю и, казалось, хотел засыпать весь мир; страшно было фонарных огней, бледно мерцавших сквозь снеговые
облака. Душою его овладел безотчетный, малодушный страх. Попадались изредка навстречу прохожие, но он пугливо сторонился от них. Ему казалось, что отовсюду
идут и отовсюду глядят на него женщины, только женщины…
Вечером, воротившись от Маши, я сидел в темноте у окна. Тихо было на улице и душно. Над забором сада, как окаменевшие черные змеи, темнели средь дымки молодой листвы извилистые суки ветел.
По небу
шли черные
облака странных очертаний, а над ними светились от невидимого месяца другие
облака, бледные и легкие.
Облака все время шевелились, ворочались, куда-то двигались, а на земле было мертво и тихо, как в глубокой могиле. И тишина особенно чувствовалась оттого, что
облака наверху непрерывно двигались.
На Большом лугу в таборе щепотьевцев задымились костры. Мы
шли с Борей
по скошенным рядам. Серые мотыльки мелькающими
облаками вздымались перед нами и сзади опять садились на ряды. Жужжали в воздухе рыжие июньские жуки. Легавый Аякс очумело-радостно носился
по лугу.